Рискованное управление рисками

Роберт Скидельски "Опасное управление рисками",
Перевел с английского языка Я

Risky Risk Management
Robert Skidelsky

Mainstream economics subscribes to the theory that markets “clear” continuously. The theory’s big idea is that if wages and prices are completely flexible, resources will be fully employed, so that any shock to the system will result in instantaneous adjustment of wages and prices to the new situation.	Большинство экономистов убеждены, что рынок всегда сам возвращается в состояние равновесия. Согласно этой теории, для эффективного использования ресурсов нужно вообще отказаться от регулирования зарплат и цен, тогда после любого резкого воздействия на систему, зарплаты и цены немедленно придут в соответствие с новой ситуацией.
This system-wide responsiveness depends on economic agents having perfect information about the future, which is manifestly absurd. Nevertheless, mainstream economists believe that economic actors possess enough information to lend their theorizing a sufficient dose of reality.	Но чтобы вернуть систему в равновесие, экономическим субъектам нужна точная и достоверная информация о будущем, а это невозможно. Однако, большинство экономистов считает, что у экономических субъектов все же достаточно информации, чтобы делать довольно точные  прогнозы.
The aspect of the theory that applies particularly to financial markets is called the “efficient market theory,” which should have blown sky-high by last autumn’s financial breakdown. But I doubt that it has.	Раздел этой теории, касающийся финансовых рынков, называется "теорией эффективного рынка". Будь она верна, крах финансовой системы осенью прошлого года  должен был бы стать ее триумфом. По-моему, не стал.
Seventy years ago, John Maynard Keynes pointed out its fallacy. When shocks to the system occur, agents do not know what will happen next. In the face of this uncertainty, they do not readjust their spending; instead, they refrain from spending until the mists clear, sending the economy into a tailspin.	Джон Кейнс доказал ее несостоятельность еще семьдесят лет назад. В моменты резких воздействий на систему, экономические субъекты не знают, что случится дальше. И в условиях неопределенности, они начинают тратить не меньше или больше, а перестают тратить вообще, пока "не рассеется туман". И экономика летит в тартарары.
It is the shock, not the adjustments to it, that spreads throughout the system. The inescapable information deficit obstructs all those smoothly working adjustment mechanisms – i.e., flexible wages and flexible interest rates – posited by mainstream economic theory.	Резкие дисбалансирующие воздействия распространяются на всю систему, а ответные воздействия, необходимые, чтобы восстановить ее баланс - нет. Из-за неизбежного дефицита информации, перестают действовать все эти тонкие восстановительные механизмы, опирающиеся на свободные флуктуации зарплат и процентных ставок, на которые так уповают приверженцы общепринятых экономических теорий.
An economy hit by a shock does not maintain its buoyancy; rather, it becomes a leaky balloon. Hence Keynes gave governments two tasks: to pump up the economy with air when it starts to deflate, and to minimize the chances of serious shocks happening in the first place. Today, that first lesson appears to have been learned: various bailout and stimulus packages have stimulated depressed economies sufficiently for us to have a reasonable expectation that the worst of the slump is over. But, judging from recent proposals in the United States, the United Kingdom, and the European Union to reform the financial system, it is far from clear that the second lesson has been learned.	От удара экономика теряет "плавучесть", она сдувается, как дырявый воздушный шар. Поэтому Кейнс "задал" правительствам две задачи: во-первых, свести к минимуму вероятность таких "ударов", во-вторых, "надувать" экономику воздухом, если та начала сдуваться. Сейчас создается впечатление, что со второй задачей они успешно справились. Пакеты неотложных мер стимулирования, кажется, позволили вытянуть экономики стран из состояния депрессии и можно надеяться, что падение остановилось. А вот первая задача, судя по тому, какие реформы финансовой системы предлагаются в США, Великобритании и странах Евросоюза, оказалась им не по силам.
Admittedly, there are some good things in these proposals. For example, the US Treasury suggests that originators of mortgages should retain a “material” financial interest in the loans they make, in contrast to the recent practice of securitizing them. This would, among other things, reduce the role of credit rating agencies.	Хотя в предлагаемых мерах есть и рациональные элементы: например, казначейство США намерено обязать учреждения ипотечного кредитования удерживать за предоставленные кредиты реальный денежный процент, а не просто секьюритизировать их, как это делалось в последние годы. Среди прочего, это приведет к снижению роли кредитно-рейтинговых агентств.
But there is no indication as to how much of the loan they would be required to hold, or for how long. Nor do these official responses to the crisis envisage limiting the amount of loans to some multiple of the borrowers’ income or some proportion of the value of the property being bought. This, it is feared, might slow recovery. It would have been better for both recovery and reform to promise to introduce such limitations in (say) two years time.	Но пока неясно, какую часть займа их нужно обязать удерживать, и в течение какого срока. Принимаемые послекризисные меры не предполагают необходимости как-то увязывать максимальный размер предоставляемого займа с уровнем доходов заемщика или со стоимостью приобретаемого им объекта недвижимости. Финансовые власти опасаются, что подобные ограничения замедлили бы восстановление экономики, хотя и в интересах стратегического реформирования экономики, и в интересах скорейшего ее восстановления, было бы пообещать ввести их не сейчас а, допустим, через два года.
Most disappointing to reformers has been the official rejection of the “Glass-Steagall” approach to banking reform. This would have restored the separation between retail and investment banking, which was swept away by the de-regulating wave of the 1980’s and 1990’s.	Больше всего удручает отказ властей применить в ходе реформы банковской системы "принцип Гласса - Стигалла", что позволило бы восстановить прежнее разграничение между банками для текущих операций и инвестиционными, размытое в восьмидесятые - девяностые годы, в эпоху либерализации финансовой сферы и ослабления государственного регулирования банковского сектора.
The logic behind the separation was absolutely clear: banks whose deposits were insured by the taxpayers should not be allowed to speculate with their depositors’ money.	Такое разграничение имело четкий смысл: запретить банкам, резервы которых обеспечены налогоплательщиками, спекулировать деньгами своих вкладчиков.
Instead, the reform proposals have opted for a mixture of higher capital requirements for leading banks and pre-funding of deposit insurance by a special levy on banks.	Вместо этого сейчас предлагают повысить требования к размеру собственного капитала для крупных банков, и создать фонд страхования вкладов за счет специальных отчислений банков.
There seems to be little appetite for proposals to vary capital adequacy requirements counter-cyclically. This would enable capital buffers to be created in good years, which could then be drawn down in bad years.	Не находят отклика предложения поставить требования к уровню собственных резервов банка в обратную зависимость от состояния мировой экономики, чтобы в тучные годы накапливать резервы, а в тощие - тратить.
Admittedly, there are difficulties with all proposals to restrict the scope of “risky” banking, especially in the context of a global economy with free capital mobility.	В эпоху свободного движения капиталов и глобализации экономики, чреваты отрицательными последствиями и любые предложения по сокращению объема рискованных банковских операций.
As is frequently pointed out, unless banking regulations are identical across frontiers, there will be plenty of scope for “regulatory arbitrage.” Similarly, banks would have incentives to “game” capital-adequacy requirements by manipulating how capital and assets are defined. Indeed, investment banks like Goldman Sachs and Barclays Capital are already inventing new types of securities to reduce the capital cost of holding risky assets.	Пока в разных странах не унифицированы законы, регулирующие банковскую деятельность, у спекулянтов ценными бумагами остается широкий простор для маневра. Точно также, у банков появляется стимул обойти любые требования к достаточности собственных резервов, переводя активы в капитал с помощью хитрых уловок. Такие инвестиционные банки, как Голден Сакс и Баркли Кэпитал уже сейчас придумывают новый вид ценных бумаг, которые позволят снизить издержки, связанные с "плохими" активами.
The underlying problem, though, is that both regulators and bankers continue to rely on mathematical models that promise more than they can deliver for managing financial risks. Although regulators now place their faith in “macro-prudential” models to manage “systemic” risk, rather than leaving financial institutions to manage their own risks, both sides lumber on in the untenable belief that all risk is measurable (and therefore controllable), ignoring Keynes’s crucial distinction between “risk” and “uncertainty.”	Дело в том, что и законодатели, и банкиры до сих пор полагаются на математические модели, оказавшиеся ненадежными в сфере управления финансовыми рисками. Хотя органы, регулирующие банковскую деятельность, сейчас для компенсации "системных рисков" предпочитают предпринимать меры сверхпредосторожности, а не отдают управление рисками на откуп самим финансовым учреждениям, оба эти подхода ошибочно подразумевают, что  можно точно определить степень риска, а значит и принять правильное решение, тогда как Кейнс четко разграничивал понятия "риск" и "неопределенность".
Salvation does not lie in better “risk management” by either regulators or banks, but, as Keynes believed, in taking adequate precautions against uncertainty.	Спасение не в том, чтобы сами банки, или органы, регулирующие финансовую деятельность, лучше "управляли" рисками, а в том, чтобы принять меры для снижения уровня неопределенности. Идея Кейнса состояла именно в этом.
As long as policies and institutions to do this were in place, Keynes argued, risk could be let to look after itself. Treasury reformers have shirked the challenge of working out the implications of this crucial insight.	По его мнению, главное, чтобы соответствующие структуры проводили такую политику, тогда можно будет не беспокоиться по поводу возможных рисков. Руководители казначейства - разработчики стратегии реформ, убоялись принять вызов и попытаться решить эту сложную задачу, опираясь на его провидческие идеи.